Родился в 1918 году.

 В Красной Армии с 1937 года. Окончил до войны артиллерийское училище и после войны Военную академию им. М. В. Фрунзе. Участник Великой Отечественной войны с января 1942 года.

Участник обороны Москвы, Орловской битвы, форсирования Днепра, Белорусской, Висло-Одерской и Берлинской операций.

С 1941 по 1943 год командир бронепоезда «Коломенский рабочий». С 1944 по 1945 начальник штаба управления Командуещего Бронетаковыми и Механизированными войсками 65 армии.

Полковник в отставке, кандидат военных наук.

П. З. Горелик — составитель ряда посмертных сборников стихотворений Бориса Слуцкого, в том числе неопубликованного творческого наследия поэта, а также литературоведческих и биобиблиографических работ о нём. Среди них — «Теперь Освенцим часто снится мне» (СПб: Журнал «Нева», 1999), «О других и о себе» (М.: Вагриус, 2005), «Борис Слуцкий: Воспоминания современников» (СПб: Журнал «Нева», 2005). Опубликовал воспоминания, рассказы, публицистические произведения

Умер в феврале 2015 года в Санкт-Петербурге.

Путь гуманиста из 45-го в 2015-й

В Петербурге умер 97-летний Пётр Горелик – легенда литературного мира

24.02.2015

Полковник, ветеран Великой Отечественной войны. Родился в Харькове в 1918 году. С детства тянулся к литературе, к поэзии. Ещё бы! С пятого класса он дружил с Борисом Слуцким и Михаилом Кульчицким. Но перед войной юноша выбрал нужную тогда военную профессию. Учился на офицера. Потом служил, потом под Москвой обучал безоружных студентов-юристов, которых бросали на наступающих немцев, вооружив палками. Потом воевал до победы, получил назначение в академию, после окончания которой до преклонных лет обучал офицеров. То есть, вся жизнь была отдана защите Родины. Очень уязвимому Отечеству. Это был осознанный выбор, может быть не очень понятный нам сейчас, но ясный для ребят 1918 года рождения.

Иногда можно увидеть невооруженным глазом, что талант - это дар Божий. Пётр Горелик был блистательно литературно одарен, прозаик от Бога. Это очень редкий случай. Произошло чудо. Пётр Горелик стал писателем в старости. Старость – это нелегкое бремя, но это и драгоценное время. Для талантливого человека, волевого, по-военному требовательного к себе – это была возможность писать.

И он продержался почти до 98 лет. Работал, не покладая рук, закрепляя на бумаги то, что помнил, возможно, только он один, не давая исчезнуть людям, которые были ему интересны и дороги, опыту, который так дорого ему достался. Это была работа не мемуариста, а художника, он рисовал. Читая его, вспоминаешь очень хорошее кино. Недаром в последние годы он осваивал ремесло сценариста. Хотел сделать фильм о войне. У него бы получилось. Есть такие люди, у которых все получается. Как правило, они очень скромны и трудолюбивы.

Если бы Пётр Захарович Горелик, вообще, ничего не сделал бы в русской литературе, он бы всё равно в ней остался благодаря одной только фразе его друга, великого русского поэта, Бориса Слуцкого. В состоянии тяжелейшей депрессии он сказал: «Никого не хочу видеть, только Петю Горелика и Дезика» (Давида Самойлова). Мне посчастливилось, я был знаком с Петром Захаровичем в последние 15 лет его жизни. Я не знал его, когда он был военным и завкафедрой, я знал его тогда, когда он становился и стал литератором. Повторюсь, у него была отлично поставлена рука. Недаром он дружил с хорошими писателями  - с Павлом Коганом, Михаилом Кульчицким, Семёном Гудзенко, с Еленой Ржевской, Давидом Самойловым, Борисом Слуцким, Александром Володиным. Он знал, как делать прозу. Знал, как работать с текстом.

Его ученик рассказывал, мол, принёс я Петру Захаровичу свой черновик диссертации. Пётр Захарович пригласил меня к себе домой. Посидели – поговорили. Чай попили. Стали работать над текстом. Я смотрю: он из моей страницы делает … абзац. И хороший, информативный, интересный абзац. Из трёх страниц – два абзаца. Как это у него получалось? Получалось. Он был делатель, простите неуклюжий окказионализм. Он не мог не работать, просто жить. Жить для него означало: работать. Он написал мемуары, одни из лучших мемуаров о советском прошлом. Он написал книгу для подростков об истории военной тактики и стратегии: «Отважное копьё и трусливая стрела». Он написал киносценарий о судьбе еврея на оккупированной нацистами территории. Он написал несколько сказок для детей. Он в глубокой старости стал хорошим компьютерным юзером, лазил в Интернет, лихо барабанил по клавиатуре компа.

Я всегда робел его. Он был очень цельным, очень крупным человеком. Человеком долга, дисциплины и верности. Верности дому, родине, друзьям. Он издал лежавшие под спудом многие десятилетия «Записки о войне» своего друга, Бориса Слуцкого; издал сборник воспоминаний о Борисе Слуцком. Фактически он написал книгу про Бориса Слуцкого «По и против течения» и только его благородством можно объяснить тот факт, что и я числюсь в соавторах этой книги. С ним в соавторстве мы написали несколько статей о Слуцком. Я много общался с пишущими людьми, и сам я человек пишущий. Нигде я не встречал такой готовности к сотрудничеству, такого понимания партнёра, такой мягкости и готовности принять твоё предложение, как у Петра Захаровича. Мне иногда казалось, что это я – полковник.

Но это только так казалось. То, что Пётр Захарович считал правильным, необходимым, он отстаивал. Спокойно, умно, доброжелательно. Он обладал тем, что англичане называют «soft power», «мягкая сила». Он никогда не демонстрировал своей силы. Потому что он был сильным, даже когда был старым, даже когда болел. Он гордился тем, что его приняли в своё сообщество молодые тогда поэты: Кульчицкий, Самойлов, Слуцкий, Коган. Гордился тем, что Самойлов сказал про него: «А Пеца (так по-харьковски называли Петра Горелика его друзья) будет у нас от читателей стиха». – «А я, – рассказывал мне Пётр Захарович, – знал стихотворение Ильи Сельвинского «Читатель стиха», поэтому ничуть не обиделся, даже обрадовался…»

Дома у него лежит книжка, подписанная Пастернаком в 1942 году во время единственного выезда Пастернака в составе писательской бригады в действующую армию. Капитан Горелик тогда оказался в ближнем тылу, где была и писательская делегация с Пастернаком. Увидел Пастернака, узнал его, подошёл к поэту, достал из вещмешка его «Темы и варьяции», попросил надписать. Пастернак надписал книгу. В его инскрипте было пожелание удачи. Пётр Горелик совершенно серьёзно говорил мне, что эта надпись его оберегала и уберегла. Об этом же он написал и в своих мемуарах. Он свято, по-особенному относился к поэзии.

Во время предпоследней его болезни я время от времени приходил к нему в больницу. (В последнюю свою болезнь он лежал дома. В больницу его не брали, да он и сам не хотел в больницу. Умирал дома). Так вот во время последней его болезни я приходил к нему в больницу. Однажды взял с собой дочку. Должна же она увидеть живого победителя немецкого нацизма. Стал жаловаться полковнику на дочь, мол, ленится. Задано стихотворение – не учит. «А это ты зря, Лизочка, – сказал Пётр Горелик, – знаешь, это очень помогает. Вот я лежу иногда ночью и мне больно, очень больно, а я стихи вспоминаю, вспоминаю, потом читаю про себя. И забываю про боль. Боль уходит…» – «А какие стихи вы вспоминаете?» – заинтересовалась моя дочь. «Разные, вот сегодня вспоминал Ахматову…» И он прочёл стихи Ахматовой. Очень мрачные про старость, болезнь… Очень сильные.

«А ещё…», – попросила Лиза. «А ещё «Думу про Опанаса» вспоминаю. Ты читала «Думу про Опанаса»? Очень хорошие стихи…» И он прочёл: «Балта – городок приличный, городок, что надо. Нет нигде румяней вишни, слаще винограда. В брынзе, в кавунах, в укропе звонок день базарный; голубей гоняет хлопец с каланчи базарной…» – и всю седьмую главу поэмы Багрицкого назубок вплоть до: «Ну, штабной, мотай башкою, придвигай чернила: этой самою рукою Когана убило»… Вот тут был потрясён я. «Простите, – уточнил я, – вы наизусть всю поэму знаете?» – «По-моему, да», – отвечал 95-летний старик.

Он был настоящим офицером и настоящим интеллигентом. Сказать, что он тяжело переживал всё, что происходит в Украине, значит, ничего не сказать. Он родился в Киеве, жил в Харькове, где и подружился на всю жизнь с Борисом Слуцким, учился в военном училище в Одессе. Он любил Украину, знал украинский язык. Его, солдата Великой Отечественной было не обморочить лозунгами «Русской весны». Дома у него лежит открытка – репродукция с картины Тулуз-Лотрека: жокеи берут препятствие. На обороте открытки рукой одного из его друзей, поэта Леона Тоома написано стихотворение, которое я нигде не видел опубликованным. Леон написал это стихотворение 9 мая 1965 года на глазах у Петра Горелика и подарил ему написанное. Кончается стихотворение словами: «Нет ничего ужаснее войны, нет никого прекраснее солдата».

Петр Захарович был блестящим новеллистом, рассказчиком историй, которые не забываются. Утраченное теперь искусство. Его прозу можно ставить в памяти, как пластинку. Раз прочитав, ты уже не забудешь  учительницу из бывших, которая одним жестом приобщает заброшенного подростка к миру воспитанных людей: небрежно протянутые острым концом ножницы она возвращает, повернув их кольцами вперед. Раз прочитав, ты уже не забудешь интеллигентного начальника дивизии, который после зверского убийства отступающими власовцами молодой девушки, любимицы части, приказывает повесить пленного власовца перед строем: «Нет веревки? А танковый тросик у вас есть? Вешать на тросике!». Раз прочитав, ты уже не забудешь лихого офицера-казаха, героя битвы под Москвой, которому пытаются пришить после войны аморалку. Женатый человек замечен с молодой женщиной и девочкой. Офицер кладет перед политначальством бумагу - свидетельство об усыновлении, да, у него есть ребенок вне семьи. Пётр Захарович Горелик жил в Петербурге на 19-й линии Васильевского острова и останется жить в русской культуре и литературе. Он из тех, о ком его друг, Давид Самойлов, написал: «Кто сорок первом шёл в солдаты и в гуманисты в сорок пятом». И такая бездна открывается,если представить себе путь гуманиста из 45-го в 2015-й. В неё ещё долго будут вглядываться. 

Никита ЕЛИСЕЕВ, писатель