Родился 14 августа 1925 г. в г. Ленинграде. Еврей. 

С 1943 по 1960 год- служил в Советской армии, майор.

С 1964 по 1968 год -главный режиссер Красноярского ТЮЗа.

С 1968 по 1975 год - режиссер Карельского русского драматического театра. 

С 1975 года - художественный руководитель творческой мастерской эстрадного искусства при Ленконцерте (до 1983 года) и руководитель (мастер) курса актеров и режиссеров эстрады СПб Института театра, музыки и кинематографии. 

В 1983 году- на основе своего выпускного курса создал театр «Буфф».

Директор и художественный руководитель Государственного музыкально-драматического театра "БУФФ";

 профессор Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства; заслуженный деятель искусств России.

 

 

ИСААК РОМАНОВИЧ О СЕБЕ ЛЮБИМОМ

Детство.

Родился в 25 году 20-го столетия. Всех новорожденных называли Володями, Вилями, Владленами в честь усопшего вождя пролетарской революции. Родители нарекли меня библейским именем Исаак.

Родители работали. Нянька Нюша тайком отвела в Никольскую церковь и там меня крестили. Наверное, она хотела сделать доброе дело. Но я по-прежнему Исаак, а по отчеству Романович. Кажется, в 37 году двадцатого столетия вышел фильм «Остров сокровищ». Мы, мальчишки четвёртого класса, захотели стать пиратами. Такими, как в «Острове сокровищ». Придумали костюмы, размалёвывали себе лица, рисовали усы. Мы сочинили сценарий, разучили роли и выступили в Агитпукте. Его организовали в нашей школе (тогда проходили первые выборы в Верховный совет). Я изображал одноногого пирата Билли Бонса. Мы носились по сцене, что-то орали, «убивали» друг друга. Потом на сцену вышел какой-то дядя с красной повязкой на рукаве и сказал: «довольно, ребятишки. Пошумели и хватит. Сейчас будут выступать настоящие артисты». Наше первое представление провалилось. Но я уже тогда решил, что буду артистом. Ну, таким, как Черкасов, который играл в этом фильме Билли Бонса.

Помню, родители приобрели патефон, одно из чудес двадцатого века. Папа купил пластинку, на который был записан монолог Арбенина из спектакля «Маскарад»:

«Послушай, нас одной судьбы оковы

Связали навсегда, ошибкой, может быть.

Не мне и не тебе судить!» - читал знаменитый актер Юрий Михайлович Юрьев. Я слушал эту пластинку бесчисленное количество раз, выучил этот монолог и, когда никого не было дома, читал его на память, подражая Юрьеву.

Потом я узнал, что спектакль «Маскарад» идет в театре им. Пушкина, в «Александринке», как тогда его называли. Мне уже было 14 лет. Я накопил денег, купил билет на галёрку и смотрел, затаив дыхание, знаменитую постановку Мейерхольда в блистательных декорациях Головина. Но Юрьев, который играл Арбенина!... Я заливался слезами, когда он читал свой знаменитый монолог.

Мама, каким-то образом познакомившись с Юрьевым, упросила его послушать меня. Юрьев принял нас у себя на квартире. Помню, я читал в классе на уроке литературы стихи Маяковского «О Советском паспорте» и меня хвалили. И вот я решил почитать Юрьеву:

«Я

достаю

из широких штанин

дубликатом

бесценного груза.

Читайте,

завидуйте,

я -

гражданин

Советского Союза», - читая «с выражением» эти стихи, я вытащил из кармана нарисованный мною «паспорт» и потряс им в воздухе. Юрьев смотрел на меня, как мне показалось, с каким-то сожалением. Я понял, что ему не понравилось, как я читал и моя песенка спета. Мог ли я знать тогда, что Юрий Михайлович, дворянин, аристократ, не мог разделить моего упоения от этих стихов.

- Ну что ж, - после длительного молчания сказал он, - у мальчика есть способности. Надо учиться.

Я был на десятом небе от счастья. Теперь я твёрдо уверовал, что буду актёром, но тут случилось…

 

Военные годы.

Началась война. Беспрерывные бомбёжки. Вместе с мамой мы вылезали на крышу нашего дома и тушили в ящике с песком зажигалки. А потом блокада. Не стоит описывать её ужасы. В 58 лет умер от голода мой дедушка.

В сорок третьем я был призван в армию.

Ускоренный курс обучения в военном училище и на фронт.

В 19 лет был награждён орденом Красной звезды.

Наивные стихи тех лет:

«Коробочка грима и карточка милой,

Вот всё, что осталось от прошлого дня.

Они поведут меня грозною силой,

В опасности выведут из-под огня».

Не помню, была ли при мне коробочка с гримом, но была неизбывная мечта о театре.

Войну закончил в Австрии командиром взвода управления и разведки.

Вспоминаются такие мои стишки:

«Был первым город Мерццушлаг,

Который взяли мы.

Без наступления, без атак,

В последний день войны».

На приёме у командующего артиллерией Южной группы войск, у генерала Брейды (Генерал-лейтенант Брейдо Анатолий (Натан) Ерухимович командующий артиллерией 57-й армии 1943-1945)

 в связи с моим рапортом с просьбой об увольнении:

ГЕНЕРАЛ. Вашу просьбу отклоняю. Будете служить дальше.

Я: Почему, товарищ генерал? Война же закончилась.

ГЕНЕРАЛ: Будете служить, потому что вы – еврей.

Выскочил из кабинета, как ошпаренный. Советский генерал – антисемит! Позже узнал, что командующий артиллерией генерал Брейда тоже еврей. Не знаю, что он имел в виду, но моя служба в Советской армии продолжалась.

Артиллерия

Бронетанковые части

Военный институт иностранных языков

Политработа

Словом, 17 лет и три месяца, - «Ваше приказание выполнил, товарищ генерал Брейда! За всех павших в бою! За холокост!»

 

Театральный институт

В 35 лет уволился (спасибо Хрущеву за сокращение армии). Примчался прямо в форме в Театральный институт – учиться на актёра. Мальчишки-абитуриенты толпятся у кабинета Приёмной комиссии. Принимают меня за руководителя военной кафедры, вскакивают и выпячивают хилые груди.

В Приёмной комиссии:

- Товарищ военный, в актёры Вы опоздали. В вашем возрасте можно попытаться только на режиссёрский курс. Будете писать заявление?

- Буду.

- Ваш паспорт?

- Паспорт ещё не получил.

- Так может, придёте в будущем году?

- А у вас на режиссёра только до тридцати пяти.

- Ладно, пишите заявление.

На приёмных экзаменах читал Маяковского «В сто сорок солнц закат пылал…». Читал «с выражением», громко, командирским голосом. Разбудил вздремнувшего председателя приёмной комиссии Леонида Сергеевича Вивьена. Народный артист СССР встрепенулся от моего зычного голоса, открыл глаза и сказал: «Отлично!»

Учился у прекрасных педагогов Александра Александровича Музиля и Аркадия Иосифовича Кацмана.

На первом курсе Аркадий Иосифович, чтобы сбить с меня офицерскую выправку и зажатость, заставил в этюде играть собаку. Я должен был залезть под стол (собачья будка), лаять и хватать за штаны проходивших «прохожих». А «прохожими» были студент Витя Хайкин (сегодня главный режиссёр Московского академического музыкального театра для детей) и Гена Опорков (впоследствии, безвременно ушедший от нас талантливый главный режиссёр ленинградского «Ленкома»), Лариса Малеванная. Этим «прохожим» было тогда по 19 и 20 лет, а лаял на них из-под стола и хватал за штаны старший офицер запаса, потерявший всё своё офицерское достоинство, великовозрастный студент Исаак Штокбант.

После этого я стал настоящим студентом и окончил институт с отличием, с красным дипломом.

Красноярск.

При советской власти безработных в стране не было. Безработных называли тунеядцами и куда-то высылали. После окончания вузов выпускники по распределению отправлялись на приготовленное для них место работы. Меня направили ставить дипломный спектакль в Ивановский драматический театр. Мои курсовые друзья Геннадий Опорков, Лариса Малеванная, с ними выпускник актёрских классов Коля Олялин и другие ребята отправились в Красноярск организовывать новый театр – Красноярский ТЮЗ. В Иваново я поставил «Сто четыре страницы про любовь» Э. Радзинского и второй спектакль (название пьесы не помню, что-то «актуальное» про молодёжь).

Звонит из Красноярска Опорков:

- Исаак, приезжай к нам на должность главного режиссёра.

- У вас же есть главный.

- Главный спёкся. Мы намылились возвращаться в Ленинград.

- Гена, как я могу приехать без приглашения Красноярских властей?

На следующий день получаю телеграмму из Красноярского крайкома с приглашением возглавить Красноярский ТЮЗ. Так я оказался в Красноярске.

В Министерстве культуры меня утвердили главным и пожелали проработать в Красноярске не менее трёх лет.

- Почему не менее трёх? Дело новое. Я из института и сразу главный. Буду работать, пока не снимут.

- Уедете. Ленинградцы более трёх лет нигде не задерживаются.

Красноярский ТЮЗ – одна из самых замечательных страниц моей жизни. Театр создавал из ничего. Размещались в доме культуры. Артисты не только играли, но и плотничали, помогали строить декорации, изготовляли реквизит. Вспоминаю: для спектакля «Вор в раю» строили декорации прямо на сцене. Построили огромную лестницу («В рай»). Но когда надо было вынести её со сцены, в двери она не проходила. Пришлось распиливать. Я вызвал из Ленинграда выпускницу – художницу Светлана Ставцеву (сегодня известный московский театральный художник), на должность завлита пригласил ленинградца Юрия Димитрина (ныне именитый оперный либреттист). Репетировали до одурения, потом играли, потом не расходились, обсуждали и спорили, как играли, и как надо было. А потом (ночью) «худсовет» собирался у кого-нибудь на квартире. Пили водку, закусывали кислой капустой и снова спорили, обсуждали планы, кому что ставить, кого назначать на роли.

О спектаклях, которые я поставил в Красноярске, много писали в союзной прессе, в журналах «Театр», «Театральная жизнь».
Сохранилась статья Николая Нечаева, в которой подробно описан этот период красноярской жизни театра: «Они удивительно здорово дополняли друг друга, Исаак Штокбант и Геннадий Опорков. Вечно чем-то озабоченный, устрашающе энергичный и вдруг по-детски наивный Штокбант – и ироничный, умный и совершенно неорганизованный Опорков. Они делали разные спектакли в театре – я говорю сейчас не о художественном уровне, а о темах творчества. И хорошо, что у них были разные темы. Потому что и в этом они дополняли друг друга. Штокбант шел впереди. Он «прокладывал путь». Он ставил «Красноярскую балладу», «Глоток свободы» Б.Окуджавы, композицию «Про нас», сделанную по произведениям сибирских прозаиков и поэтов; он был последовательно и откровенно публицистичен, он яростно нападал – в своих «исторических» спектаклях – на социальную несправедливость, произвол, он яростно защищал обездоленных, несправедливо обиженных, и вот эта позиция режиссера, человеческая его позиция уж очень была близка и понятна залу, этому самому трудному зрителю. Вкус и чувство меры удерживали режиссера от перехлестов, и художественная ткань спектаклей была в целостности и сохранности. От спектакля к спектаклю он усложнял свои задачи. Но усложнялись задачи и перед зрителями». (см.: Нечаев Н. Одиссея одной антрепризы// Аврора. 1971. №3. Март. С.57).

На премьеры стали приезжать журналисты из Москвы, директора столичных театров, кинорежиссёры в поисках талантов. Колю Олялина пригласили на главную роль в «фильм века» «Падение Берлина» (вскоре он стал национальным киногероем), Ларису Малеванную (сегодня Народную артистку РФ) – на главную роль в фильм «День свадьбы», Геннадия Опоркова – ставить спектакль в питерском театре им. Ленсовета, меня – в московский театр им. Гоголя. Мы разъехались кто куда.

Так завершился славный период Красноярского ТЮЗа.

 

В Москве.

В театре им. Гоголя я поставил мольеровского «Дон Жуан». Премьера почему-то состоялась на сцене Малого театра Союза ССР (такое было у старейшего русского театра официальное название). Мне предложили остаться в театре им. Гоголя в должности режиссёра, показали прекрасную комнату в двухкомнатной квартире, взяли паспорт для прописки на новом месте жительства. Я на десятом небе. Такое только может присниться. В Москве Любимов, Эфрос, другие знаменитости… и теперь я.

Посылаю телеграмму в Красноярский крайком. Я же коммунист (в партию вступил во время войны). «Прошу освободить меня от занимаемой должности в связи с переходом на новую работу в московский театр им. Гоголя».

В ответ телеграмма за подписью секретаря крайкома: «Если не вернётесь, будете исключены из партии». Партия или Театр – пожалуйста, не думайте, что я стоял перед таким выбором. В анкете, которую заполняли при поступлении на работу, в графе: «состоял ли ранее в партиях?», - должен был написать: «Состоял. Исключен за нарушение партийной дисциплины». С такой биографией даже в дворники не брали. Антисоветчикам не место в советских театрах, и вообще нигде. Упаковываю своё немудренное хозяйство, прихожу в театр, чтобы забрать паспорт, проститься с артистами, которых успел полюбить, и посмотреть в последний раз свой единственный в Москве спектакль. А мне на вахте говорят: вас дожидается какой-то гражданин. Он в кабинете у директора. «Гражданином» оказался министр культуры Карелии. Предлагает ехать в Петрозаводск на должность главного режиссёра. Русского драматического театра. Благодарю министра и пытаюсь объяснить, почему не могу принять его предложение.

Министр говорит, что ему всё успел рассказать директор театра. Согласен ли я принять его предложение, если мои «разногласия с партией» будут улажены?

Через несколько дней я был в кабинете первого секретаря обкома Карелии товарища Сенькина, который по правительственному телефону поговорил с Первым Красноярского крайкома, и меня сняли с партийного учёта в Красноярске даже без выговора. Вот что значили телефонные переговоры двух больших партийных чиновников. Думаю, что роль телефона в устах именитых не утратила своё значение и по сегодняшний день.

 

Петрозаводск.

О Петрозаводске и моей работе там вспоминаю с любовью.

Во-первых, Петрозаводск (на самолете) в 40 минутах от Питера. Во - вторых, Петрозаводск – город интеллигенции. В злосчастные тридцатые и пятидесятые годы многие питерцы уехали сюда из Ленинграда, кто по доброй воле, кто с предложением оставить город Ленина. В Петрозаводске Университет, Консерватория, еще два вуза, - здесь интеллигенция и молодёжь. Это был наш зритель. В театр я приехал со своим десантом, группой молодых артистов, которые приехали со мной из Красноярска. С этими ребятами я поставил свой первый спектакль в петрозаводском русском театре. Это был «Гроссмейстерский балл» по весьма актуальной в те годы молодёжной пьесе Ильи Штемлера. Спектакль был тепло встречен зрителем, театральной общественностью (была такая). В главной газете появилась хорошая рецензия (В прошлом году я нашёл её среди разных моих бумаг и подарил Илье Штемлеру). Меня тут же пригласили преподавать «мастерство актёра» в Консерватории в должности доцента для будущих оперных артистов. Словом, город «принял».

А в театре…В театре старые актёры насторожились. Это что же, новый Главный делает ставку на приехавших с ним ребят?! Не позволим! Не таких съедали! А в труппе через одного или Заслуженный, или Народный. И со мной еле здороваются. Понимаю, что надо срочно занять всю труппу, инсценирую антисталинисткий роман петрозаводского писателя Дмитрия Гусарова и занимаю всех Залуженных и Народных. Спектакль вышел под названием «Любить и верить». Главную роль играл замечательный актёр, могучую энергию которого могу сравнить разве что с Луспекаевым. В автомобильной аварии он потерял руку. Пустой рукав засунут в карман пиджака, что придавала ему еще больше значительности: мол пострадал от тяжелого прошлого. Голос и внешность - Шаляпин! Зал замирал, когда он появлялся на сцене. Много есть таких русских самородков на провинциальной сцене, к сожалению, не всех их ожидает судьба и слава Смоктуновского. Об этом петрозаводском актере скажу позже. Спектакль же прошёл с грандиозным успехом (как не похвалить себя, любимого!). И труппа, Заслуженные и Народные уже понимают, что новый Главный - мужик свой. И каждая «группировка», клан, стараются заполучить меня в свой союз.

Во главе одного клана стоит «главная» актриса «имярек», другой клан возглавляет другая талантливая и «главная». И каждая борется за первенство в театре, кто из них талантливее и главнее. Нет, нелегко быть Главным в периферийном театре. Там своя жизнь, сложившаяся годами, свой круг, свои радости, огорчения…и соблазны. Однажды поехал я с группой актёров на гастроли по республике. Приехали в один северный город, разместились в гостинице, вечером сыграли спектакль, а потом коллективный ужин, разумеется, с возлиянием. Выпил я рюмку, выпил две, «зашумело в голове». И так мне стало хорошо среди моих артистов. Все меня любят, пьют за моё здоровье. Словом, «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил». После ужина хожу я в этой сельской гостинице и не могу найти свой номер, и попадаю в номер двух молодых прелестных актрис. А прелестницы уже в неглиже и очень рады, что я к ним зашёл. Тары-бары, включают транзистор, предлагают потанцевать. И я танцую то с одной, то с другой. А они, обе в неглиже. И мне хорошо – хорошо! И прелестницы предлагают мне остаться у них на ночь. И мой «чижик-пыжик» совсем не против. Но тут Господь ударил меня в темечко, и я осознаю, что если останусь в таком приятном номере, то на завтра об этом будет знать весь театр, и песенка моя спета. Увы, не моя нравственность, а страх перед последствием заставил меня (к сожалению двух прелестных актрис) покинуть эту милую обитель. Разумеется, пишу об этом, чтобы повеселить читателя. Но есть и грустные воспоминания о работе в петрозаводском театре.

Однажды мой русский самородок запил и сорвал спектакль. Я его уволил из театра, а через какое-то время после того случая он умер. С тех пор прошло много лет, но я не уволил ни одного артиста, страдающего этой «русской бедой».

В Петрозаводске я поставил «Клопа» В. Маяковского, два спектакля («Гроссмейстерский бал» и «Любить и верить»), о которых уже говорил, во второй раз гоголевского «Ревизора», «Человека со стороны» И.Дворецкого, «Двадцать дней без войны» К.Симонова, «Валентина и Валентину» М.Рощина, «С любимыми не расставайтесь» А. Володина и другие работы. Это были годы замечательных русских драматургов, - было, что ставить, и работалось хорошо. И ещё потому хорошо, что театр для актёров был единственным их счастьем. Они не уходили в «сериалы», в «антрепризы», на телевидение, потому что в провинции ничего этого не было, думаю, что нет и сейчас.

В Петрозаводске у меня была прекрасная двухкомнатная квартира в правительственном доме, Мне присвоили первое почётное звание: «Заслуженный деятель искусств КАССР».

С удовольствием читаю сохранившиеся рецензии на мои спектакли. Но в один прекрасный день я написал заявление в Министерство культуры: «Прошу уволить меня по собственному желанию» без указания причины. Прав был московский чиновник, когда сказал мне, что ленинградцы рано или поздно возвращаются в свой Питер. Такова магнетическая сила этого города.

 

Возвращение в Петербург.

Наконец-то я в Ленинграде, моём родном Питере. Никогда больше его не покину. Брожу по чудесным набережным Невы, по шумному Невскому. Это самый красивый город в мире…Но меня здесь никто не ждёт. Во всех театрах свои Главные, репертуарные планы свёрстаны, идут репетиции. Надо подождать какое-то время, пока понадоблюсь. Но и жить на что-то надо. Отправляюсь в «Ленконцерт», где всегда найдется работа для свободных режиссёров. Там моему приходу обрадовались и предложили возглавить Творческую мастерскую эстрадного искусства. Руководил ею народный артист В. Нечаев, ну, тот, который вместе с Рудаковым вел конферанс и исполнял куплеты. У Нечаева что-то не заладилось, и вот теперь это место предлагают мне. На безрыбье и рак рыба. Перебьюсь сезон – другой, а потом в театр. Материальная проблема решена, амбиции…ну, вроде как тоже: оклад, права и обязанности такие же, как у всех главных режиссёров. Только я в эстрадном искусстве ничего не понимаю. Ладно, как-нибудь разберусь. И я вступил в должность художественного руководителя «Творческой мастерской эстрадного искусства». Это такое заведение, куда концертные организации направляют артистов, чтобы сделали им эстрадный номер, и целые коллективы для постановки эстрадных программ. Не успел я вступить в должность, приезжают коряки. Молодой самодеятельный коллектив корякского танца и песни. Коряки – небольшой народ на Чукотке. Чукчей там много, а коряков не больше тысячи. Но у нас дружба народов, и необходимо, чтобы у всех был свой национальный профессиональный коллектив. Год занимались мы с коряками. Пошили дорогие костюмы, одели в дорогие меха. Государство для малых народов ничего не жалеет.

Поют коряки под свои народные дудки, танцуют под шаманские бубны. Экзотический коллектив. Премьера состоялась на сцене Малого оперного театра. А потом – на гастроли в Европу, покорили Париж. Таких экзотических красавиц там видели впервые. И корякским девушкам Париж понравился. Несколько красавиц успели выйти замуж и остались во Франции.

Не успели мы выпустить коряков, приезжают тувинцы. И сочиняю я «тувинский эпос» - либретто для постановки первого в Тувинской республике национального балета. Ленинградский композитор Петр Геккер сочиняет «тувинскую музыку», а ленинградский балетмейстер Виктор Комков сочиняет «тувинские танцы». Первый тувинский балет назвали «Легенда о каменном изваянии» и повезли к заказчику в Кызыл, а потом, как положено, в Москву на декаду Тувинской культуры. Затем приезжает Якутский национальный ансамбль, потом мордовский, потом из Алма-Аты, потом второй мордовский. Каких только националов у нас не было! А кроме ансамблей артисты одиночки из «Ленконцерта», и из концертных организаций других городов. Словом, «широка страна моя родная».

Однажды приходят два паренька из студии пантомимы при Дворце культуры им. Ленсовета. Один высокий и тощий, другой небольшого роста. Хотят стать профессиональными артистами и просят принять их в Творческую мастерскую. Ребята мне понравились, показал их заведующему отделом оригинальных жанров «Ленконцерта», и их направили в Творческую мастерскую, для «обучения» и подготовки концертного номера в жанре пантомимы. Зарплата у студийцев небольшая. Нельзя ли, спрашивают, устроиться по совместительству вахтёрами. Выдали ребятам тулуп один на двоих, и подрабатывали они на вахте. Днём занимались, а ночью дежурили на проходной, сменяя друг друга и передавая тулуп. По прошествии года выдали мы этим ребятам «Свидетельство» - официальный документ об обучении в Творческой мастерской. И стали они профессиональными артистами. Их приняли на работу в «Ленконцерт» и назначили самую маленькую концертную ставку: восемь рублей за концерт. Одного из них звали Александр Скворцов, а другого – Слава Полунин.

«На всё нужен случай». Как-то встречаю я на Невском моего театрального учителя Александра Александровича Музиля. Расспрашивает, где я? В каком театре работаю? Вздыхаю, говорю, что пока ни в каком, что руковожу Творческой мастерской эстрадного искусства и собираюсь от туда уходить. А он говорит: «Ни в коем случае! Вы мне как раз нужны в этой должности. Я декан актёрского факультета в Театральном институте. В прошлом году Аркадий Исаакович Райкин набрал студентов в класс режиссёров эстрадного искусства, но так и не занимался с ними, потом что уехал в Москву. Там ему строят театр. Курс передали педагогу Рехельсу. Но случилась беда, не стало замечательного педагога. Вот вы и должны стать мастером этого курса, и ваши «глубокие знания» эстрадного искусства очень пригодятся для обучения будущих режиссеров эстрады».

Так я стал мастером курса режиссеров эстрадного искусства в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии. Ребята после четырёх лет обучения успешно окончили наш ВУЗ. Многие из них сегодня успешно работают на ниве искусства. Геннадий Май был главным режиссёром ТЮЗа в Пензе, потом Главным в Петрозаводске, сейчас преподает «мастерство актёра», доцент нашей театральной Академии. Малки Бедибеков – профессор в Театральном ВУЗе в Алма-Ате, Алевтина Файзрахманова – директор театра «БУФФ», Семён Спивак – художественный руководитель Санкт-Петербургского Молодёжного театра на Фонтанке.

В 1978 году я принял новый курс артистов эстрадного искусства. Тот самый курс, который впоследствии превратился в «Санкт-Петербургский государственный музыкально-драматический театр «Буфф». Но это уже новая песня, история, которая продолжается.